Связать узлами порванные нити
Прошли сороковины после ухода в мир иной Георгия Шароглазова, воистину заслуженного народного художника и скульптора, оставившего потомкам множество работ. Не покидает чувство вины перед ним: мало кто написал о нем памятную статью...
Мы не были друзьями, но несколько лет состояли в переписке, которая временами прерывалась ...
Я знала о нем задолго до нашего знакомства. Писали о его работах в приморских газетах. Мне зачастую эти работы мало о чем говорили... Теперь пошла мода на памятные доски на домах, где жили известные люди, и, по моему мнению, это обесценивает заслуги увековеченных, потому как, кроме двух скупых строчек - "жил-был", особой информации не несут.
Подружил нас адмирал Завойко, которого Георгий по жизни боготворил и мечтал о создании во Владивостоке памятника героическому адмиралу... Но сначала был Дени Дидро. В полемике о разнице между скульптурой и живописью я привела рассуждения Дидро о том, что живописец и скульптор – оба поэты, но последний никогда не впадает в шарж. Скульптура не терпит ни шутовства, ни паясничества, ни забавного, даже редко - комическое. "Мрамор не смеется" - так сказал Дени Дидро. И это очень понравилось Георгию, он даже попросил написать об этом статью в его блоге, который он в те годы старательно вел.... Позже он говорил: "Всегда приходится помнить об этой грани, когда характерность и острота могут превратиться в шарж."
В нашей стране любят вымещать обиды на памятниках, видимо, не считая их частью истории и тем более частью искусства, детьми конкретных скульпторов, художников. Так было с памятником адмиралу Василию Завойко, которого низвергли с пьедестала в угоду красному мученику Сергею Лазо, якобы оставив в "наследство" адмиральские ботинки... Эту досужую придумку от местных краеведов с успехом развенчал Георгий Федорович на заседании Ученого совета Общества изучения Амурского края, став его действительным членом: " Нужно положить конец этому мифотворчеству. Во-первых, это были не ботинки, а сапоги, а во-вторых, они - единое целое с новой фигурой. На плинте - заводское клеймо. Его снизу видно хорошо."
Георгию Шароглазову приходилось не только создавать свои скульптурные работы, но деятельно участвовать в реставрации памятников других авторов. Он, по сути самородок, самоучка, всякий раз "реанимируя" тот или иной памятник, всегда ставил себя на место автора, пытаясь понять не только глубину творческого замысла, но и техническую индивидуальность исполнения, оправданность использования материалов... Говоря о коллегах по цеху, живых или почивших, он ни о ком не отзывался негативно...
Каждый творец понимает, как труден путь от замысла, от эскиза до воплощения. А время, которое выпало Шароглазову, простым не назовешь. С одной стороны появилось больше свободы, потому что отошли в прошлое догмы и каноны советского периода, кичливый монументализм активно вытесняют, а может, уже и вытеснили запечатленные в бронзе или мраморе достойные быть запечатленными, с именем или без. С другой стороны кое-где цветет дурновкусие, подогреваемое людьми, уполномоченным решать судьбу будущих памятников и мемориальных досок... Георгий Шароглазов , как никто, знал : успех работы зависит от того, как впишется скульптура в пространство... Ведь это не картина, которую рассматриваешь "в лоб", здесь несколько ракурсов а потому так важно, чтобы во всех фигура была живой, наполненной энергией и динамикой.
В наших эпистолярных беседах Георгий Федорович, случалось, шутил, крайне редко вдаваясь в подробности отливки, которая для меня была сродни работы в Преисподней. "Это, как куличики из песка лепить. Ничего сложного!"- как-то написал он, прислав очередную фотографию. Куличики...Академик, профессор, скульптор академии искусств Кенигсберга Станислав Кауэр говорил, что работа с глиной - жизнь, гипсовый слепок - смерть, бронзовый отлив - возрождение! И он знал толк в этих "куличиках"!
Так случилось, что у каждого из нас был свой герой. У меня - Алексей Старцев, у Георгия - Василий Завойко. Оба так и не увековечены достойным образом во Владивостоке. И все-таки бюст Завоко был изготолен скульптором и установлен в одной из школ на Камчатке. Старцев же удостоился лишь памятной доски на доме 69 по Светланской улице, который строил для своей семьи. Мечтать о том, что здесь будет музей Старцева, не приходится... Знаю, что Георгий Федорович работал над памятником Старцеву и старался всеми силами привлечь к проекту разных людей, но это осталось не закончено.
Многих из его друзей удивляло, какое внимание уделял он, казалось бы, самым незначительным деталям, ваяя очередную сульптуру. Иногда, чтобы точно передать разворот плеча, головы или взгляд своего героя, он превращал в сиюминутного натурщика того, кто находился рядом... Может, поэтому его скульптуры - живые, не уплощенные, их можно рассматривать с разных сторон, они словно движутся следом за нашим взглядом... В эти скорбные дни прощания с мастером вспоминают его друзья разные истории... Сергей ПРОХОРОВ, близкий друг, поэт из г. Большой Камень: "Солдата он лепил на моих глазах. Я в то время часто бывал в больнице которая находится недалеко от его мастерской. Как-то я ему сказал, что у меня есть охолощенный ППШ. Георгий попросил привезти автомат и пилотку. И он автомат солдата лепил из настоящего ППШ 1943 года выпуска. А пилотку я взял в свою руку, как он показал, Георгий сфотографировал и лепил по фотографии. Я всегда поражался его подходу к выполнению заказа. Прорабатывал все моменты, чтобы работа была реалистичной."
Хотелось верить, что и прославленный адмирал, в парадном мундире и при эполетах и регалиях вернется однажды на гранитный пьедестал во Владивостоке, но это не случилось.
Мой питерский друг, журналист жил на ул. Марата в соседях с наследниками Завойко - они старые люди, жили в пятикомнатной мемориальной квартире, нашпигованной подлинными вещами адмирала. На них насели риелторы, вытесняли их, потому что в историческом сердце Питера жилье в большой цене... Потомки готовы были отдать раритеты во Владивосток, если бы власти города помогли им решить полюбовно квартирный вопрос. Я обратилась к одному из членов Совета ОИАК. Он летел на предстоящий съезд РГО в Питер. Дала контакты моего приятеля, просила встретиться, на месте все разузнать... Но времени у товарища не хватило... Я пыталась привлечь внимание к этой истории. Написала о ней и Георгию. Он потом сообщал, что проблему пытались утрясти в определенных кругах... Но что стало с вещами адмирала, почему их не захотели принять во Владивостоке, мне неизвестно...
У скульптора Шароглазова было беспокойное сердце и неравнодушный характер, он был из числа тех людей, которые имеют твердую жизненную позицию.
Если взяться писать его трудовую биографию, она займет несколько томов... Как и свойственно талантливым людям такого склада, к своей профессии он шел долгим и тернистым путем. И хотя он закончил мореходное училище, много морячил и любил море самозабвенно, не морская вода, а расплавленный поток металла стал его стихией на долгие годы. Судьба привела его в офис Приморского отделения Союза художников, где он устроился кочегаром-истопником. Там он познакомился со многими известными мастерами Приморья, со своим учителем Борисом Волковым. Так он стал форматором.
Десятки памятников и мемориальных досок отлиты за долгие годы труда мастером: актеры, писатели, спортсмены, шахтеры, воины-защитники, цесаревич Николай, государь Петр I, Герой Советского Союза В. Чернышев, адмирал В. Завойко, Н. Гродеков, Н. Шкот и др. Количество портретных памятных досок превышает несколько десятков! При этом художник всегда считал. что настоящая памятная доска должна быть отлита из бронзы, тогда она красива и долговечна.
Его призыв поднять солдат с колен, отреставрировать ветхие памятники солдатам Великой Отечественной войны подружил многие десятки неравнодушных людей. Он до последнего бился за то, чтобы в Забайкалье - в Борзе и на его малой родине в Калгукане появились обновленные памятники Солдату. В Борзе получилось и памятник стоит в красивом, благоустроенном сквере. Такую память оставил о себе моряк, дальневосточник, жизневед и жизнелюб, настоящий творец и трудоголик.
Памятником каперангу Николаю Шкоту, чье имя буквально рассыпано на географической карте Приморского края, Георгий гордился очень. Ему хотелось, чтобы стоящий вдали от трассы памятник, увидели, как можно, больше людей, и он подробно рассказывал, как к нему проехать... К сожалению, сейчас сделанный из бетона монумент ветшает, он давно нуждался в отливке, бетон - крайне недолговечный материал... Так хотелось бы, чтобы озаботились судьбой памятника не только местные власти, но и в краевом управлении культуры.
Наше многолетнее общение с Шароглазовым обогатило меня многими знаниями, а благодаря нашей переписке, мне удалось побывать в музее Зураба Церетели и Эрнста Неизвестного - Георгий прислал множество снимков, сделанных во время поездки в Москву с внуками. Жена, дети и внуки были великим счастьем для Георгия Федоровича. Все они в той или иной степени были соучастниками в его творческой судьбе. Больше всего, конечно, Николай. Ведь некоторые памятники буквально рождались на его глазах.
Многие, знавшие Шароглазова, отмечали его крутой нрав, вспыльчивость, ранимость. Попадала и я, случалось, под шквал его гнева.... Но это было сиюминутно, сродни вдохновению, которое также накрывало, как лавина... Он умел успокаиваться и признавать свою неправоту. Таланту это простительно.
Сколько оставил он не реализованных планов? Бог весть. В его мастерской словно остановилось время...
Каждая оборванная жизнь , как оборванная нить... Создавая свои работы, мастер не только увековечивал память об ушедших, он словно связывал узелками эти оборванные нити...
Татьяна МОТОРИНА
